В начале XX века Петербург – столица Российской империи, город активно строится и развивается. При этом многим понятно, что архитектура и памятники молодой столицы нуждаются в сохранении. Уже создана при петербургском Обществе архитекторов-художников особая Комиссия с целью борьбы против разрушения архитектурных памятников XVIII – начала XIX веков. О том, что удалось сохранить, что было приобретено и что утрачено, – в нескольких историях начала минувшего века.
Оградительная канава
Петербург – город рек, каналов и островов. За всю его историю было засыпано немало городских водных артерий.
Мы даже представить себе не можем, что в Петербурге нет канала Грибоедова. А между тем его не раз пытались засыпать. Эта тема активно обсуждалась городскими властями, даже специальная комиссия по столь важному поводу была сформирована. Канал тогда носил свое историческое имя – Екатерининский. Он в свое время появился на месте речки с говорящим названием Глухая, или с еще более говорящим – Кривуша. Речка была грязная, заболоченная, течение практически отсутствовало. Речку расширили, углубили, берега облицевали гранитом: в 1766 году эта водная артерия обрела имя – Екатерининский канал, в честь императрицы Екатерины II.
Местность стала не такой болотистой, а канал первоначально даже был для жителей источником чистой воды и пожарным водоемом. Но несколько позже против ворот домовых участков были проделаны квадратные отверстия для стока канализационных вод, канал стал быстро загрязняться. И к середине позапрошлого века оказался в столь плачевном состоянии, что в Путеводителе по городу 1851 года читаем: «Самая нечистая из вод Петербурга – вода Екатерининского канала».
Поэтому перед созданной властями комиссией была поставлена задача – либо канал засыпать вообще, либо как-то его очистить нормально, чтобы вода не была «самой нечистой» в имперской столице. Между прочим, о засыпке канала говорили не только власти, но и горожане. Проект засыпки канала появился в 1869 году, его авторы – инженер-полковник Н. И. Мюсмард, архитектор Н. Л. Бенуа и инженер-технолог А. Ф. Буров. На месте канала должен был появиться проспект с двумя железно-конными путями и бульвар для прогулок, украшенный бюстами великих князей, царей, императоров, на скамейках можно было бы отдохнуть, наслаждаясь шумом фонтанов. Часть нового проспекта предполагалось назвать именем императора Александра II. Проспект должен был начинаться недалеко от Спаса на Крови и доходить до Никольского собора, его части должны были носить названия «кавказская», «туркестанская», «крестьянская», «земская», «судебная» и «гласная».
Набережные Екатерининского канала уже были облицованы гранитом – так вот, его после разборки предполагалось использовать для создания проспекта. Два прекрасных моста – Банковский с грифонами и Львиный – должны были переехать со своих привычных мест. Банковский – к Никольскому собору, Львиный – на Мойку, напротив Фонарного переулка. Весь проект обошелся бы в три миллиона рублей, но комиссия, подумав, пришла к выводу: канал не засыпать.
А вот за то, чтобы в городе осталась такая поэтичная водная достопримечательность, как Лебяжья канавка, пришлось побороться. В начале ХХ века Лебяжью канавку хотели сделать судоходной, связав Неву с Мойкой и Екатерининском каналом.
В мае 1902 года об этом проекте был сделан специальный доклад в Городской думе, в котором, в частности, говорилось: «Для улучшения условий судоходства необходимо устроить особый вход из Невы для судов, идущих на разгрузку в р. Мойку, Екатерининский и Крюков каналы, – путем переустройства и приспособления к движению судов существующего Лебяжьего канала, соединяющего р. Неву с р. Мойкой».
Проект расширения и углубления Лебяжьей канавки (тогда ее называли чаще Лебяжьим каналом) был инициативой Комиссии о северных железных и водных путях. В докладе также говорилось, что канал неэстетичен – запущенный, затянутый песком, – а ведь рядом Царицын луг, где проходят парады императорских войск, и Летний сад. Канал же некрасивый, и с этим надо что-то делать. Но в тот раз Городская дума рассматривать проект не стала. Вопрос возник снова через два года, когда гласный Городской думы Василий Кривенко внес предложение о превращении Царицына луга – весьма пыльного, кстати, места – в городской сад, передав его городу и засыпав Лебяжий канал.
Мнение о канале у Кривенко было однозначным: «Он совсем обмелел, и при спаде воды дно его значительно обнажается, заражая миазмами Летний сад». Осенью того же года Городская управа направила в Городскую думу смету засыпки Лебяжьего канала – там посчитали, что канал вообще не нужен, он лишь «оградительная канава для Летнего сада».
В защиту Лебяжьего канала и двух его мостов – Верхнего и Нижнего Лебяжьих – выступила Комиссия по изучению и описанию старого Петербурга при Обществе архитекторов-художников. Комиссия обратилась 27 февраля 1908 года к городскому голове: «В случае засыпки Лебяжьего канала Летний сад потеряет свой художественный вид и присущий ему характер и вместе с каналом придется уничтожить два весьма интересных моста». И уже через полгода – в начале июня 1908-го – и Императорская академия художеств высказалась, что засыпка Лебяжьего канала отразится негативно на общем виде Летнего сада, «который при его устройстве предполагался именно окруженным со всех сторон водою», и что за садом желательно сохранить его первоначальный характер.
В результате действий и мнений городского сообщества министр двора «не признал возможным согласиться на засыпку». В 1913 году Городская управа все же решила, что Лебяжий канал надо засыпать, даже смета была готова. Но этому не суждено было произойти – впереди маячил 1914-й и, как напишет позже Ахматова, «не календарный, настоящий двадцатый век», когда было не до засыпки Лебяжьей канавки.
«Опозоренный» модерном
«Темнеет жесткий и прямой Литейный, еще не опозоренный модерном», – напишет Ахматова уже в самом разгаре XX века, в 1945 году, в стихотворении «Предыстория». Теперь нам тоже странно слышать о том, что изысканный петербургский модерн, ныне охраняемый и защищаемый, мог не нравиться Анне Андреевне. Тем не менее это было именно так.
Выстроенный в начале прошлого века по проекту Павла Сюзора в стиле «купеческого модерна» Дом Зингера, ныне известный как Дом книги, «взметнулся выше» Зимнего дворца своим куполом со стеклянным глобусом. Поэт Георгий Иванов назвал здание «монстром». Архитектор Александр Бенуа сравнил с флаконом для духов, а другой архитектор, будущий основатель Музея истории города и автор уникальных, созданных в месяцы Ленинградской блокады записок о петербургской архитектуре Лев Ильин в начале минувшего века говорил, что здание коммерческой фирмы не должно так близко стоять рядом с творением Воронихина – Казанским собором – и отвлекать внимание на себя.
Между тем Дом Зингера был полон новаторских решений. Сюзор – смелый архитектор, решивший применить на этой стройке множество новшеств века: он первым в России использовал металлический каркас, позволивший создать большие витражные окна, в здании были установлены скрытые водосточные трубы, чтобы не портить замысловатого
декора фасада. В Доме Зингера появился внутренний двор – атриум, прозрачные стеклянные крыши тоже тогда были редкостью. Внутри стен здания были проложены трубы парового отопления и устроена вентиляция, была автоматическая система очистки крыш от снега, а в самой конторе Зингера работали новейшие немецкие лифты OTIS.
На примере этого дома, а также Елисеевского магазина, спроектированного в свое время архитектором Гавриилом Барановским (учеником Сюзора, кстати) и также вызывавшего споры – здание, по мнению многих, диссонировало с обликом Невского проспекта, – мы можем сказать, что время расставило все на места, рассудило спорщиков: теперь невозможно представить себе Невский проспект без этих образцов петербургского модерна.
Память о Сальном буяне
Ленинградским отделением Советского фонда культуры в конце 80-х – начале 90-х годов минувшего века был издан ставший ныне библиографической редкостью набор открыток «Утраченные памятники архитектуры Петербурга – Ленинграда» (составители А. В. Кобак и Н. П. Шмитт-Фогелевич). Под номером шесть в перечне из двенадцати разрушенных зданий и храмов значится Сальный буян. Складские здания, построенные на берегу Невы в устье реки Пряжки в 1800-х годах по проекту Тома де Томона – того самого, автора всемирно известной Биржи на стрелке Васильевского острова, – были самым наглым образом разобраны в 1914 году. А это был прекрасный классицизм, монументальный, величественный. Напротив складов Сального буяна на другом берегу реки высился портик Горного института – творения Воронихина. Это был торжественный вид, вход в город по морской дороге. Но тогдашних ценителей городской архитектуры никто не услышал. Сальный буян исчез (теперь там Адмиралтейские верфи), а его гранитные блоки, оставшиеся от мощных фундаментов складов, архитектор Лев Руднев использовал при сооружении памятника Борцам Революции на Марсовом поле, которое некогда было Царицыным лугом.
Галина Артеменко
Продолжение следует…
Первую часть серии статей об истории градозащитного Петербурга читайте по ссылке.
